В целях конспирации (да и просто из суеверия) не буду раскрывать название. Но кусочек выложу. Хочу критики (конструктивной) и похвальбы (без лести).
Последний ящик оказался самым тяжелым. Впрочем, может, это от усталости. С самого утра крошки хлеба во рту не держал. Едва не споткнувшись, Аджай Джохар донес товар до трюма и аккуратно поставил на деревянный пол. Потуже затянув веревку на поясе, парень выбрался с корабля на пирс. Солнце наполовину утонуло в море, на фоне алого заката носились чайки, оглашая окрестности криками. Нандишур погрузился в приятный сумрак, разгоняемый лишь корабельными огнями, да факелами у входа в таверны. На корабле отбили склянки, нежно шумел прибой, где-то зашлась истеричным лаем собака.
-Эй, закончил работу? – крикнули с борта.
Подняв голову, Аджай посмотрел на матроса и кивнул.
-Я все деньги ему отдал, он тебе заплатит, - кивнув Аджаю за спину, голова исчезла.
Джохар обернулся, позади стоял господин Каран и отсчитывал деньги какому-то местному ремесленнику, успевшему сбыть товар последним на этой неделе иноверцам. Ближайшие дни торговцев не будет, а это значит, не будет и работы тоже. О сладких рисовых лепешках Анжали придется забыть.
-Аджай, иди сюда, - позвал Каран.
-Я б на твоем месте прогнал бы его, и дело с концом, - презрительно глядя на юношу, скривил губы не успевший отойти ремесленник. – Чего ты с ним возишься?
Аджай не шелохнулся, только молча посмотрел на господина. Да и что ему скажешь? Удел неприкасаемых – просить милостыню. Всем и каждому не объяснить, что семья Джохар опустилась на самое дно лишь несколько поколений назад, по праву рождения Аджай ситанджи, эта каста выше касты ремесленников и торговцев. А он вынужден склонять перед ними голову и молча сносить все оскорбления. Но злило не это. Злило то, что неприкасаемых не считали за людей и не убивали только потому, что к ним нельзя прикасаться. Аджай на своей шкуре убедился в том, что возникновение низшего сословия не промысел богов, наказывающих грешников перерождением, как вещают в храмах, а прихоть маури, около пятисот лет назад свергнувших противящихся им правителей в бездну нищеты без права вернуть себе былое уважение. С тех пор сменилось около семи поколений, о тех событиях никто уже и не помнит, маури стерли свое преступление из истории, избавившись от всех доказательств, а неприкасаемым, тем, кто помнит, никто не поверит.
Семье Джохар повезло больше. Незадолго до тех страшных событий Амитабх Джохар спас от маури, полагавших все низшие сословия грязью под ногами, семью ремесленников, чем и вызвал гнев на себя и свою семью. Когда Джохар оказались на улице, ремесленник Винод Парекх, не забывший доброты своего господина, поклялся помогать его семье до тех пор, пока в этом будет необходимость. Каран был прямым потомком того ремесленника и тоже давал клятву. Он уже толком не знает, почему предок обязал его помогать семье неприкасаемых, но клятву чтит свято. Благодаря Парекхам Джохар не только дожили до настоящего времени, но и ничего не забыли. Из поколения в поколение передавались знания и память, но шанса вернуть себе положение в обществе все не было, маури хорошо постарались, воспитывая в людях презрение и отвращение к неприкасаемым. Честолюбивые планы постепенно сошли на нет, ненависть угасла, и сейчас Аджай был благодарен богам уже за то, что живет и может работать.
-Перестань, Джамал, – Каран повернулся к Джохару и отсчитал несколько медных кругляшек. – Он не виноват в том, что его родители неприкасаемые, а кушать всем надо. Парень-то, вон какой здоровый. Ладно, Аджай, иди с миром. Приходи на следующей неделе, когда торговцы придут.
-Накликаешь на себя беду, - покачал головой господин Джамал, все еще кривясь. – Смотрит он недобро как-то. Проклянет еще.
-Не забивай голову ерундой, - Каран взял Джамала под руку и кивнул Аджаю. – Иди, иди уже. Пока совсем не стемнело.
-Спасибо, господин, - поклонился Аджай.
Мужчины ушли, юноша остался на пирсе один, сжимая в ладони холодные монеты. Вокруг суетились матросы, корабль готовился к отплытию, но Аджай не видел их, как и они не обращали на него внимания. Иноверцы другие, им все равно, к какой касте ты принадлежишь, только бы работал хорошо. А в родной стране неприкасаемых ровняют с песком под ногами.
Положив монеты во внутренний карман рубахи, Аджай тихо свистнул. Несмотря на окружающий гомон, Башар услышала хозяина. От стены жавшихся друг к другу таверн и складов отделилось темное пятно. Подбежав, собака ткнулась холодным носом в подставленную ладонь, лизнула пальцы и, обежав юношу по кругу, встала с левой стороны, готовая идти хоть на край света. Юноша медленно побрел с пирса на пляж. Идя по кромке прибоя, позволяя воде ласкать уставшие за день ноги, Аджай представлял Анжали, сидящую на крыльце, мать и отца, разговаривающих у окна. Анжали бросится обнимать брата, соскучившись за день, зайдет вместе с ним дом, мама поставит на стол миску с рыбной похлебкой, торопливо принесет ржаную лепешку и стакан молока. Богатый ужин для семьи неприкасаемых.
Аджай взъерошил волосы на голове. Что-то не то. Сегодня ему как-то по-особенному тоскливо. В душу закралось нехорошее предчувствие, и юноша пошел быстрее, насколько позволяли силы. Вскоре в поле зрения появилась рыбацкая хижина. Странно, но свет внутри не горел. Свечи дома были, а даже если нет, мама обязательно зажгла бы лучину. Значит, действительно что-то случилось? Не увидев на крылечке привычного силуэта Анжали, юноша почувствовал, как похолодел затылок, и, забыв об усталости, побежал к дому. Башар скачками неслась рядом и глухо рычала.
В дом Аджай влетел, выкрикивая имя сестры, зовя мать и отца. Неожиданно, нежные руки обвили его ногу, и к бедру прижалась сестренка, дрожа всем телом. Аджай упал на колени, заставил сестру поднять голову.
-Бриджва… - различил сквозь рыдания юноша.
Волна невероятной злобы захлестнула Джохара, и он сжал зубы, пытаясь справиться с собой.
-Он… он… Это я виновата! Отец защищал меня!
Крепче обняв рыдающую сестру и зарывшись лицом ей в волосы, Аджай тихо застонал и, что было сил, саданул кулаком по стене. В ответ раздался протяжный вой Башар. Значит, отец и вправду мертв. Бриджва, гнусный вор и убийца, снова приходил за Анжали. Отец не отдал ее мерзавцу, за что поплатился жизнью. Молнией в голове сверкнула страшная догадка.
-А ты? – Аджай встряхнул сестру за плечи. – Что он сделал с тобой?
-Ничего… я… я спряталась за хижиной, и он не стал меня искать…
Значит, для сестренки все обошлось.
-А мама, - шепнул Аджай в распущенные волосы, заранее зная ответ, - что с мамой?..
В ответ Анжали разрыдалась сильнее. Ясно. Сердце матери не выдержало, оно всегда было слабым. Отец шутил, что слишком много сил мама тратит на любовь. Да, мама очень любила отца. Пожалуй, единственная привилегия неприкасаемого – возможность создать семью по любви. При условии, конечно, что любимый тоже будет неприкасаемым. Мама. Матушка. Вы всегда были рядом с отцом, не покинете его и в Аграхе. В памяти всплыло сегодняшнее утро. Отец вышел проводить сына, чего не делал уже много недель – давала о себе знать надорванная спина. Он молча поцеловал сына в лоб. Уходя, юноша обернулся и махнул рукой родителям, стоявшим обнявшись на покосившемся крылечке. Он не придал этому значения, а ведь люди всегда чувствуют приближение смерти. Родители почувствовали. А он нет.
Слезы, злые слезы, против воли текли по щекам. Аджай до боли стискивал зубы и зажмуривал глаза, а из груди рвался дикий крик. Куда смотрят боги?! Отстранившись от сестренки, юноша ползком добрался до статуэтки Биши в уголке хижины. Дрожащими руками чиркнув огнивом, ему удалось с первого раза зажечь священные свечи. Человек с головой тигра беспристрастно взирал на юношу. Аджай сложил вместе ладони, поклонился и хрипло заговорил, глотая слезы:
-Куда вы смотрите, Биши? Куда вы смотрите?! Мерзавец воспользовался моим отсутствием, а вы не защитили мою семью. Я полагался на вас, Биши. Чем мы провинились перед вами? Чем заслужили наказание наши родители? Ведь я даже похоронить их не смогу как следует! Ни один войд не возьмется отпевать неприкасаемых. – Не сводя взгляда с божка, юноша обнял подползшую сестру. – Вы оставили нас с Анжали совсем одних. Что нас ждет? Смерть от руки этого негодяя? За что? Что нам теперь делать? Почему вы молчите? Вы же верховный бог, Биши! Почему вы молчите?!
-Не обидь ближнего, слабого, но и себя не дай в обиду. Лишающий тебя свободы и счастья достоин смерти, – чужим голосом вдруг произнесла Анжали, глядя в пол. – Убивши врага своего – не терзайся, ибо сам он виноват в том, что жил не по слову моему и не по воле моей.
Аджай замолчал, удивленно посмотрев на сестру. Анжали подняла испуганные глаза и одними губами сказала:
-Это не я…
Юноша прижал к себе сестру. Решение созрело моментально. Сегодня он сам похоронит родителей, а завтра отправится на поиски той твари, что убила их.
-Я отомщу ему, сестренка, я обещаю тебе. Я отомщу. А сейчас пойдем.
Анжали часто закивала, вытирая слезы. Аджай помог ей подняться, вывел ее на улицу и усадил на песке, укрыв своей рубахой. Посадив рядом с ней Башар, парень пошел за хижину, взял топор и принялся рубить деревья. С громким хрустом ветки валились на землю, Аджай таскал их на берег, рубил новые и снова таскал, складывая в некое подобие погребального костра. Через час плечи и ладони жгло огнем, спина болела неимоверно, но Джохар не останавливался, пока не собрал достаточно веток для двоих.
Отбросив топор, Аджай вошел в дом, зажег свечу и прошел в комнату. Отец лежал на полу, нелепо раскинув руки в стороны. Рядом, положив голову ему на плечо, лежала мать. Аджай тяжело привалился к дверному косяку и закрыл глаза ладонью. Весь мир, вся жизнь была в родителях, теперь этого мира нет, и больше не будет никогда. Отныне вся его жизнь в его сестренке. Теперь только он в ответе за нее.
Аджай подошел к родителям, поцеловал им руки, по очереди вынес обоих на пляж. Отец оказался очень легким, ведь он почти ничего не ел последние дни, говорил, какой толк кормить того, кто не может зарабатывать, мама кормила его насильно.
Аджай уложил родителей рядом, вложил мамину ладошку в руку отца. Сухие ветки занялись быстро, и уже через пять минут пляж осветило пламя. Сестренка рыдала, но слезы Аджая высохли. Глядя, как полыхает погребальный костер, юноша до боли стискивал зубы. Злоба причиняла почти физические страдания. Такого никогда не было раньше. Хотя, раньше родители были живы… Окружающий мир то проваливался в темноту ночного моря, то вновь появлялся языками пламени.
Окружающий мир пожирает погребальный костер. В небе, куда огонь еще не добрался, задыхаясь в дыму, летит птица. Это не птица, это пегас. Его глаза фиолетовые, а крылья разного цвета, одно белое, другое черное, как день и ночь, как любовь и ненависть. Два чувства, такие разные и такие одинаковые, две части одного. У него расколото сердце, на две половины, на любовь и ненависть. Ему незнакомы другие чувства. Он задыхается. От любви или от ненависти? Что за бред? Он задыхается в дыму! Да и нет там никакого пегаса! Ни пегаса, ни птицы, ни крыльев, ни сердца, только дым, искры, да звезды. Голубые звезды и оранжевые искры. Обжигающие искры и холодные звезды. Сестры или враги? Суть у них одна, но они разные. Как день и ночь, как черное и белое, как ненависть и любовь. Дышать дымом больно, лететь вверх нет сил, падать вниз – значит умереть. Сердце перестанет биться, но перестанет ли оно ненавидеть? Огонь погаснет, но погаснут ли звезды? Погаснет огонь, рассеется дым, развеется пепел. Пепел чувств, пепел жизни, пепел биения сердца. Сердца странного существа с разными крыльями. Черное и белое. День и ночь. Ненависть и любовь. Их двое, всегда двое. Они связаны, их нельзя разлучить. Ведь без одного не будет второго. Не будет смерти, если нет жизни. Не будет тени, если нет света. Звезды будут гореть, они бессмертны, как и чувства, что заставляют дышать и биться сердце. Сердце, сгорающее в погребальном костре…
Джохар почувствовал нежные руки на своем плече - юношу обняла Анжали, отогнав странное наваждение. Аджай словно бы проснулся. По-прежнему горели звезды, по-прежнему горел погребальный костер, взметая снопы искр, отбрасывая на песок причудливые тени. Но что-то исчезло. Чье-то присутствие, которое Джохар почувствовал. Теперь их снова было трое – он, Анжали и верная Башар.
